Порядочная женщина  - Тереза Энн Фаулер

– Да. Да, я хотел поблагодарить вас. За то, что вы сделали. За то, что пригласили к нам леди Астор. За бал. За все.

– Вот как.

– О вас все говорят. Все жены без конца твердят мужьям, как вами восхищаются.

– Очень мило.

– Действительно. Ну, значит, доброй ночи.

– Доброй ночи.

Как славно со стороны Уильяма сказать ей это. И как забавно, что он так долго собирался со словами. Брак – странная и совершенно непонятная вещь. Хотя их собственный брак, кажется, начинал налаживаться.

Повышенный интерес Уильяма к Альве не угасал все лето и осень, а потому она нисколько не удивилась, когда в декабре месячные не начались. Не удивилась и тому, что у нее ушло так много времени, чтобы забеременеть. В предыдущем январе ей исполнилось тридцать лет. «Просто вы стареете», – сказал доктор, проверяя ее положение. Очевидно, решил не упустить возможности уколоть ее. Видно, он все еще помнил, какой несговорчивой она была, рожая Консуэло.

В первый день Нового года Альва написала леди Си:

Спустя два года, сидя в розовом салоне у Элис в доме номер 1 на Западной Пятьдесят седьмой улице, Альва пыталась смириться с невообразимой утратой. Двумя днями ранее мистер Вандербильт попытался встать с кресла в собственном салоне и упал замертво. Какой незыблемой казалась ей жизнь в последнее время. И какой иллюзией оказалась эта незыблемость. Удобной, но совершенно ненадежной иллюзией.

Альва терпеть не могла эту комнату. В ней было столько французских панелей, мебели, драпировок и ковров, словно хозяева готовились к приезду самого Людовика XVI. Какой во всем этом смысл, если в любой момент смерть может прийти и забрать у тебя отца или, Боже упаси, ребенка? Недавно появившийся на свет ребенок Альвы, Гарольд, ее маленькое солнышко, был столь же уязвим, как и остальные. Как Вилли. И Консуэло. Еще недавно Альва чувствовала себя вполне уверенно, наблюдая, как дети играют под осенним солнцем – Вилли «обучал» Гарольда управляться с игрушечным яликом, а Консуэло сидела на носу с книгой на коленях и изображала королеву, хотя ей и не очень-то нравилась такая роль. На вопрос Вилли о том, кем же она хочет быть, Консуэло ответила: «Поэтессой». «Может быть, ты будешь королевой-поэтессой?» – уточнил Вилли. Консуэло подумала и кивнула: «Ладно, звучит неплохо». Идиллический день. Судя по всему, день, в который мистер Вандербильт умер, для него тоже был идиллическим – до того момента, когда его сердце внезапно остановилось. Не важно, хорошие мы или плохие. Надеяться нам одинаково не на что.

Сидя рядом с Элис на жестком диванчике, обитом парчой, Альва произнесла:

– Не знаю, как я это переживу. Он был прекрасным человеком.

– Вы увидитесь с ним в раю, если на то будет воля Божья.

– Я нахожу в этом обещании не больше утешения, чем миссис Вандербильт, которой вы говорили то же самое прошлым вечером.

Миссис Вандербильт оставалась наверху, в комнате для гостей, с Флоренс и Лилой – она никак не могла оправиться от шока и была безутешна. Конечно, ее супруг был дородным мужчиной – он так и не поддался новой моде на оздоровительные прогулки (кому захочется столько потеть, а, кроме того, обязательно нужно подбирать удобную обувь). И все же ему не исполнилось и шестидесяти пяти, он не был болен. Миссис Вандербильт лишилась своего лучшего друга, и никакие обещания о «воле Божьей» не приносили ей облегчения.

Элис заявила:

– Я уверена, время все исправит.

Альва, Элис и их дочери ожидали, пока мужская часть семейства Вандербильт закончит встречу с юристами, на которой обсуждалось завещание мистера Вандербильта и его последняя воля. Альва представляла, как Уильям, Корнель, Фредерик, Джордж и сын Корнеля – Билл, которому уже исполнилось пятнадцать, все в темных костюмах и с печальными лицами, окружили преданного семье Чонси Депью, скорбя, но также и размышляя о своей доле в наследстве: «Сколько денег я получу? В каком виде? Давайте уже ближе к делу».

Консуэло и Гертруда сидели в другом конце салона за столиком и упражнялись в немецком. Одной было восемь, второй – десять, и они невероятно походили друг на друга: обе тоненькие, темноволосые, со вздернутыми носиками и длинными шейками – две нарядные девочки из высшего общества. Хотя имелись и различия: Консуэло напоминала маленькую лань, а в Гертруде было что-то ястребиное – ястребы красивы, но резки, настороженны и постоянно готовы броситься на добычу. Однако осанка у Гертруды была куда лучше, а вот ее собственная дочь сидела ссутулившись, изогнувшись и едва ли не сложившись пополам.

– Консуэло, – позвала Альва. – Сядь ровно, а то превратишься в верблюда.

Элис спросила:

– Как вам новая гувернантка?

– Она хорошая, но обнаружилось, что она почти не знает историю Германии. А какой смысл девочкам учить язык, если единственное, что они смогут обсудить на нем, это рецепт штруделя? Они должны получать знания о культуре страны. Эта новая Германская империя может сыграть важную роль в их будущем.

– Не знаю, мне так не кажется. Я не собираюсь выдавать Гертруду за иностранца.

– Нет? В таком случае вы рискуете сильно ограничить ее возможности.

– Вы бы смогли отправить свою дочь так далеко?

– Я собираюсь подобрать для Консуэло самого лучшего жениха. В отличие от нас с вами, у ног наших дочерей – целый мир.

– Лично я вышла замуж самым прекрасным образом. Уж не хотите ли вы сказать, что для вас дело обстоит иначе? Я понимаю, Уильям не настолько трудолюбив, как следовало бы…

– Зато Корнель не умеет получать удовольствие от жизни. Возможно, им обоим стоило бы поработать над своими привычками.

– Почему же, Корнелю многое доставляет радость: он член приходского управления, входит в совет «Юношеской христианской организации» и множество других советов. Также он является одним из директоров Американского музея естественной истории, Ботанического общества, Метрополитен-музея, а также…

– Вот это да! Он, стало быть, все время работает и делает перерывы только на сон. Если, конечно, вообще спит.

– Ему нравится помогать другим, – чопорно заявила Элис.